Роман = Метро. Мир души и пространство смыслов - Ирина Владыкина

А вчера папа разговаривал с кем-то по телефону опять про этого Миирхольда. Я записал.

«Я понял. По имеющимся агентурным и следственным материалам, Миирхольд Всеволод Эмильевич изобличается как троцкист, и подозревается в шпионаже в пользу японской разведки. Установлено, что в течение ряда лет Миирхольд состоял в близких связях с руководителями контрреволюционных организаций – Бухариным и Рыковым.»

Какие смешные фамилии: один бухает, другой рычит. А интересно, как он рычит? Как лев или как тигр? А может, как наш дворовый пес Барсик? Это я его так назвал. Арестованный японский шпион еще в Токио (это столица Японии, по географии проходили, там еще люди смешные живут, со странными глазами, у Толика, одноклассника, похожие, правда, он бурят, но глаза похожи, да он и не Толик вообще, только имя у него сложное, поэтому его ребята Толиком называют) … получил директиву связаться в Москве с Мейерхольдом. Установлена также связь Мейерхольда с британским подданным по фамилии Грэй (ага, серый по-английски, это как наш Серов получается, с британским подданным Серовым), высланным из Советского Союза за шпионаж.

Папа, помедленнее говори, я не успеваю записывать. За шпионаж, значит. Я тоже хочу быть шпионом, только советским, чтобы меня выслали из Британии обратно в Советский Союз к Великому Вождю. А я вот приду к нему и скажу: «Везде я побывал, пошпионил, а лучше нашей Великой Родины нет». Вот. И он мне медаль выдаст за отвагу.

«Арестовать и провести в его квартире обыск.» Это опять папа. Вот бы и меня на обыск взяли, интересно посмотреть на то, что прячут шпионы, у него квартира, наверное, другая, шпионская. Не то что у нас. Скучная.

Петр перевернул страницу. Новая запись.

Папа опять ругается с мамой. Она говорит, что они (кто?) убивают не старого немощного еврея, как утверждает папа, а последние надежды советского театра. Мама любит театр, она всегда, когда ходит туда, одевается красиво. У нее есть синее платье, длинное, и бусы. Папа принес, сказал, что конфисковал у каких-то вражеских элементов. Мама не хотела сначала их носить, но папа сказал, что тогда он в театр с ней не пойдет, она одела. Папа совал под нос ей какую-то бумажку и орал: «Читай». Она читала вслух: «Признаю себя виновным в том, что, во-первых: в годах 1923—1925 состоял в антисоветской троцкистской организации, куда был завербован неким Рафаилом. Господи, каким Рафаилом? Что за имя-то такое? Сверхвредительство в этой организации с совершенной очевидностью было в руках Троцкого. Результатом этой преступной связи была моя вредительская работа в театре (одна из постановок была посвящена Красной Армии и «первому красноармейцу Троцкому» – «Земля дыбом»). Бред какой-то. Во-вторых. В годы, приблизительно 1932—1935 состоял в антисоветской правотроцкистской организации, куда был завербован Милютиной. Этого не может быть. Это неправда, Петя. При чем тут этот Грей? Может, он подставил его, Петя, нужно это доказать. Подробные показания о своей антисоветской, шпионской и вредительской работе я дам на следующих допросах. Куда уж подробней? Скажи, что это все неправда. Это правда, Надя (это папа уже).

«Станция „Белорусская“. Переход на Кольцевую линию», – услышал Петр и выскочил из вагона. Он стоял, не понимая куда ему идти, люди проносились мимо него со скоростью света. А он попал в центр чужой Вселенной и не знал, куда ему идти. Он забыл, все забыл, как перемещаться по веткам метро забыл. Куда ему теперь идти? В руках он по-прежнему держал тетрадку, а за пазухой был шкатулка, которая сейчас одним из углов больно давила ему в ребро. В тетрадке было еще много записей, сначала детским, потом взрослым почерком. Но читать ему не хотелось. Идти не хотелось, стоять не хотелось. Ничего не хотелось. Он мог бы назвать тысячи вещей, которых ему не хотелось, а вот что хотелось, определить было гораздо труднее, практически невозможно. И тут перед его глазами опять всплыла могильная плита с воином посередине и двумя монахинями-сфинксами, черным и белым. Единственный человек, который мог ему хоть что-то объяснить в этой чертовщине, была Татьяна, экстрасенс и медиум. По крайней мере, она так рекламировалась в одной из газет, посвященный всякой чепухе эзотерического свойства. К Татьяне он ходил вместе с Настей. Адрес он помнил.

Глава 3. «Сходненская»

Петр перешел на другую ветку и сел в вагон метро. Проехал одну станцию до Краснопресненской и перешел на фиолетовую ветку. Фиолетовая ветка была его любимой, просто потому, что он любил фиолетовый цвет.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Улица 1905 года».

Какая-то тетка рассказывала другой про каждую станцию. Это было так скучно и так громко, что Петр всячески пытался начать мысленно прокручивать какое-то кино. Но у него ничего не получалось: высокий женский голос рвал еще неокрепшую ткань его фильма, создавая сюрреалистические картинки, которые соединить было не возможно.

Тетка продолжала: «Рядом с южным вестибюлем станции находится монумент памяти революции 1905 года. От станции „Улица 1905 года“ можно быстро добраться до Государственного музея Владимира Маяковского. Также рядом расположена Армянская апостольская церковь Святого Воскресения».

Так было с каждой станцией. У Петра одно за другим звенели названия станций: «Беговая», «Полежаевская», «Октябрьское поле», «Щукинская», «Спартак.» Он не мог отделаться от мысли, что тетка проводит экскурсию по аду.

Петр все еще не оставлял попыток сочинить фильм в жанре фэнтези, где главной героиней была бы Татьяна, правительница, страны орков. У нее длинные уши и хитрые глаза, 4 руки и глубокий, грудной голос. Но тетка не унималась.

Мучения Петра прекратились, когда он вышел на станции «Сходненская».

Станции были до тошноты похожими одна на другую, отличались чем-то только станции внутри кольца. Остальным досталась участь уродливых близнецов. Одинаковый мертвый мрамор и тоннели. Неживые. Петр заметил, что станции, открытые после войны были какими-то бесплотными, ничего не несущими. И даже ощущения ада притуплялось. Они несли в себе миллионы осколков, а единого потока не было. Время и место имеют значение, даже для подземного мира.

На улице – оранжевые пятна входа в метро и куча забегаловок, в которых можно поесть. Да, поесть. Петр уже давно не ел.

Ему было безразлично, что в себя закидывать. Вкус еды он ощущал редко, поэтому ел все, что попадалось под руку. Вот и сейчас он купил какой-то огромный хот-дог и растворимый кофе в пластиковом стаканчике. Если бы это увидела Настя, она бы брезгливо фыркнула: «Ужас, ужас. Как это можно есть?» Настя серьезно относилась к еде, и была вегетарианкой. Животных убивать было нельзя. Убивать вообще нельзя. Но очень хотелось, поэтому Настя была вегетарианкой. А Петр ел сосиску в булке, приправленной искусственным томатным кетчупом и корейской морковкой. Его взгляд привлекла бумажка, валявшаяся под ногами. Это была страница газеты. Петр чуть не поперхнулся. На него со страницы газеты почему-то в черной рамке смотрела Татьяна. Он машинально начал читать текст под фотографией. «Потомственная ясновидящая и гадалка Татьяна. Помогу в любой ситуации. Привороты, гадания, магия. Результат в день обращения. Звоните». Петр набрал номер телефона. Она ответила сразу, голос дрожал: «Да, это я. Знаю. Приходи. Жду тебя».

Петр засунул последний кусок булки в рот и направился к дому Татьяны.

Дверь была открыта. В квартире – темно. Как и в прошлый раз, когда он приходил сюда вместе с Настей. Стояла звенящая тишина. Петр услышал звон падающего столового прибора на пол из дальней комнаты. Видимо, Татьяна ждет его там. От сердца у него отлегло. Надо признаться, он приготовился к очердному трупу. Но ложка упала, значит, рядом живой человек. Слава богу.

Петр радовался недолго. Когда он зашел в просторную комнату, в которой был только приглушенный свет от горящих свечей, он не увидел никакой ложки на полу. Татьяна сидела на стуле спиной к нему в какой-то неестественно расслабленной позе. Он взял ее за плечо в попытке повернуть. Она была мертва. Из уголка рта тонкой струкой до подбородка виднелась дорожка из слюны, уже почти засохшей. Петр громко выругался: «Твою ж мать!»

На столе, за которым сидела уже мертвая Татьяна, лежали 4 карты Таро. В самом центре было изображение той самой колесницы, где воин посередине, а по краям два сфинкса. Под ней – рыцарь на коне с мечом в руке. Лицо у него нарисовано было, надо признаться, очень неприятно и агрессивно. Слева – карта с сердцем, пронзенным тремя кинжалами. Гроза, дождь, силуэты людей на холме, напоминющем Голгофу. Справа – какая-то молодая женщина в белых одеяниях жрицы. По обе стороны от нее – две колонны, черная и белая. Врата в другой мир как будто.

Петр сфотографировал эту композицию на телефон. Позвонил Насте: «Привет. Я тебе сейчас фотографию вышлю. Это твои карты Таро любимые. Посмотришь, скажешь, что вся эта хрень означает. Все, пока, больше не могу говорить. Чуть позже позвоню». Положил трубку и смотря в мертвое лицо Татьяны, сказал вслух: «Ничего не понимаю». И тут же увидел на полу, там, где свисала ее безжизненная рука, клочок бумажки. Петр поднял ее. Простым карандашом кто-то написал: «Все карты найдешь, тогда все поймешь».